Чародеи кухни. Скифский стол.

Наступает пора отпусков. Большая часть наших соотечественников, собрав накопленные, сэкономленные, одолженные—ненадолго или насовсем!— средства, стройными рядами потянулись "в стороны южные", места обетованные, страны экзотические. Однако осталась еще малая толика, по мнению вышеперечисленных, "сумасшедших", которые предпочитают цивилизованному дорогому безделью и безумию шведского стола—возвращение к истокам: активный отдых на лоне первозданной русской природы, туризм, рыбалку, охоту или просто пленэр с шашлыками… Однако мало кто знает, что, приготовляя шашлык, просто обжаривая наструганное мясо или запекая рыбу на жаровне, они пользуются рецептом древнерусского князя—самого Святослава Великого, сына премудрой княгини Ольги, которая первой

приняла христианство, а также еще более древними рецептами легендарного полубога Ахиллеса, одного из самых симпатичных героев гомеровской "Илиады".

ВСТРЕЧА БЫЛА КОРОТКА…

Стоял месяц июль лета 6479 года от Сотворения мира. Длительная кампания в борьбе за обладание Болгарией между Византией, представленной императором Цимисхием, и Русью в лице князя Святослава, впоследствии названного историками "Александром Македонским россов", пришла к логическому завершению. Цимисхий, осознав бесполезность дальнейшего кровопролития, предложил Святославу значительный выкуп и условия, "от которых невозможно отказаться", учитывая то, что русская армия сильно поредела в боях. Князь же, молвив своим воинам—"когда же будем недовольны греками, то, собрав войско многочисленное, снова найдем путь к Царю_граду!", подписал следующий договор: "Хочу иметь до конца века мир и любовь совершенную к Цимисхию, великому царю греческому,

с Василием и Константином, боговдохновленными царями, детьми Романовыми. Обещаюсь: именем всех сущих подо мной россиян, бояр и прочих, никогда не помышлять

на вас, не собирать моего войска и не приводить чужеземного на Грецию, область Херсонскую и Болгарию. Каждые иные враги, кто помыслят на Грецию… да буду их врагом

и да борюся с ними! Ежели я не сохраню сих условий—да именуем клятву от Бога, в коего верим: Перуна и Волоса, бога скотов!—да будем желты, как золото, и собственным нашим оружием иссечены".

Утвердив мир, император снабдил россиян съестными припасами. Святослав пожелал личного знакомства с Цимисхием, что и произошло на берегу Дуная. Русские ладьи стояли в укромной заводи, груженные золотом, провиантом, готовые отправиться по Дунаю через Черное море по Днепру к Киеву. Святослав, наученный горьким опытом своих деда и отца, чьи струги были уничтожены "греческим огнем",— с тех пор всячески укрывал флот от глаз неприятеля. К берегу подъехал Цимисхий, окруженный златоносными всадниками из легиона Бессмертных. Рядом с ним встал командир легиона — Анимас, правая рука императора:

— Не понимаю, зачем выпускать этих россов? Неужели вы верите клятвам этого варвара?! Они ведь принесут в жертву своему Перуну несколько десятков жизней, притом не своих людей — а печенегов или, что еще хуже, пленных греков, а скотскому Волосу—сожгут стадо коров,— вот и куплена полная и окончательная свобода ото всех обязательств!.. Их надо уничтожить сегодня, сейчас—обессиленными!

— Ты не знаешь россов,— молвил в ответ император Цимисхий,— ведь по их верованиям, чем больше он положит врагов перед гибелью, тем больше получит рабов в следующей жизни. Вот почему чующий гибель скиф—втрое опаснее! Они непременно проиграли бы, но и мне — полвойска извели! А потом, был бы от них прок в рабстве… Так ведь эти гнусные варвары в плен не сдаются и даже убить себя не позволяют—вспарывают живот собственным же мечом!

— Вот этого я своим умом вообще не могу постичь,— подивился Анимас.

— Разгадка в их варварском обычае: если росс будет убит, он очнется в следующей жизни рабом того, от чьей руки принял смерть, заколовшись — останется свободным.

— Да-а,— изумленно протянул Анимас,— с таким народом лучше боя не иметь. Но еще одно для меня покрыто мраком… По ночам россы собирают своих убитых и сжигают — это обычай. Но зачем же они вместе с павшими умерщвляют и предают огню сотни пленников, мужчин и женщин, которые могли быть хорошими рабами? И кровь стынет от другого их деяния: ты же сам видел, как младенцев убитых рабынь они без пощады топили в Дунае!..

Цимисхий усмехнулся:

— Обрядом этим скифы, по их мнению, восстанавливают справедливость и дают погибшим рабов и женщин для счастливой загробной жизни. Ну, а утопленные младенцы—гарантия того, что некому будет отомстить за мать, ведь в рай попадают только сожженные!..

От борта русского струга отчалила лодчонка. Святослав, стоя в ней, сам правил веслом. Простая белая одежда, ничем не украшенная и не выделяющая его среди прочих россов,

развевалась на ветру. Цимисхий напряг зрение, разглядывая приближающегося героя варваров. Согласно описанию летописца Нестора, "…Святослав был среднего роста, довольно строен, но мрачен и дик видом. Имел грудь широкую, шею толстую, голубые глаза, брови густые, нос плоский, длинные усы, бороду редкую и на голове—один клок волос, в знак

его благородства. В ухе висела золотая серьга, украшенная двумя жемчужинами и рубином…"

Далее Нестор лаконично повествует, что "…Цимисхий спешился, Святослав вышел из лодки, они переговорили и расстались друзьями".

Когда император Византии вернулся, Анимас в недоумении спросил:

— Зачем ты отпустил его? Зверь сам пришел к нам — и безоружным! Он же соберет новые орды варваров и…

Император на мгновение отвел взгляд, в котором читалась толика раздражения. Но ему, именованному Светилом Вселенной, по сану не полагалось лишать своих слуг легкой

благосклонной улыбки—одного из наиболее знаменитых исторических признаков благородных эллинов. Потому Цимисхий скоро овладел собой:

— Видно, стерлись в твоей памяти песнопения великого Гомера… Вспомни, как побеждал своих врагов царь Одиссей, по которому и ныне всех греков именуют хитроумными. Конечно, я не могу на глазах всего мира попрать собственную клятву, да еще именем Православия, но я Святослава не отпускал,— взмахом руки предупредил нетерпеливые вопросы. —Посольство наше, верно уж, достигло печенежского стана в степях и, быть может, как раз сейчас говорит с их князем — Курей: "Мы должны заключить с вами союз и требовать, чтобы вы не ходили за Дунай, не опустошали Болгарию и свободно пропустили россиян через свои земли…" Я уверен, что печенеги примут все условия—кроме последнего! Святослав для них — что рыбья кость поперек горла! Взять его в стругах, полных золота, худо охраняемых малочисленной дружиной,— для Кури высший дар богов… От своего лица я повелел добавить, когда ладьи святославовы выйдут из Доромысла и что сия легкая добыча утверждает наш мирный договор с печенегами.

ДОРОЖЕ ЖЕМЧУГА И ЗЛАТА

Ладьи Святослава прошли Дунай, Черное море и вышли в устье Днепра—в район Белобережья. Князь остановился у борта головной, чтобы выслушать речь воеводы Свенельда:

— Княже, разве доверяешь ты грекам, разве мыслишь, что печенеги послушают их и пустят нас до Киева?

— Ведаю: узнав о примирении нашем с греками, Куря взбесится, припомнит и воевод, и родню убиенную — он же мой кровник. С добычею столь богатой,— кивнул на ладьи,— нам его не миновать. Ведаю и то, где выйдет он на сечу — у днепровских порогов. Там, где нам придется струги волоком тащить.

Поразмыслив, Свенельд промолвил:

— Лишь единый выход мышлю: бросить ладьи и двинуться посуху.

— Флот потерять—поруха наибольшая! По весне я хочу вернуться к Царьграду, для того—струги нужны. Станем перед порогами да дождемся подмоги из Киева!..

Если верить многочисленным свидетельствам историков, лагерь россов представлял из себя участок леса, где не ставилось ни шатров, ни землянок, ни шалашей. Вот как описывает древний летописец Нестор походный быт князя Святослава: "Суровой жизнью укрепил он себя для трудов воинских. Не имел ни станов, ни обозов. Питался кониною, мясом диких зверей и сам жарил его на углях; презирал хлад и ненастье северного климата, не знал шатров и спал под сводом неба: войлок подседельный служил ему вместо мягкого ложа, седло—изголовьем".

Дружина россов причаливала струги к берегу. С головного на руки князю передали красавицу-полонянку, вошедшую в историю под именем Греческая Монахиня. Ее захватили во время вылазки из осажденного Доростола (Силистрии). Воспользовавшись бурей и сильным дождем, Святослав вышел из города на лодках с двумя тысячами воинов. Ближайшей целью его было — добыть еды для истощенных голодом сограждан. Вылазка прошла на редкость успешно. Отряду удалось обойти греческий флот и собрать в деревнях запас пшена и хлеба. По возвращении они увидели на берегу небольшой лагерь греков. Россияне причалили и напали на них. Вот здесь и пленил юную гречанку князь Святослав, перед этим плененный ее красотой. Теперь, наблюдая, как принимает князь свою пленницу, ни у кого из воинов не оставалось ни на йоту сомнения, особенно при взгляде на сияющие лица обоих, что Святослав добыл несравненно больше, чем желтое золото Цимисхия, а гречанка ничуть не тяготится неволей… Святослав бережно поставил девушку на землю, воздел к небу мощную десницу, сжатую в кулак, и зычно крикнул: "Пир!!!" Далеко по лесу раскатилось эхо, подхватываемое ратниками… Тут же стали валить сушняк и разбивать громадные кострища. Со стругов скатывали бочки сладкого болгарского вина и душистого русского сидра — хмельного напитка, получаемого сбраживанием яблок с медом, бочонки поменьше хранили крепкую медовуху, которая враз валила с ног любого, сбрасывали бараньи и говяжьи туши, взятые из Доростола. Пламя взметнулось до небес. Сухие стволы и сучья скоро прогорели, оставив россыпи тлеющих углей. Россы снимали со стругов огромные медные щиты, служившие прикрытием гребцам от стрел неприятеля, и укладывали их прямо на раскаленные угли. Святослав подошел к туше, отрезал от нее достаточно крупный кусок мяса с жиром и тут же на щите настрогал его на полупрозрачные тонкие кусочки. Бросив эти кусочки на разогревшийся щит, он выждал несколько мгновений и ловко перевернул каждый на сырую сторону.

— Святогор! — окликнул князь одного из воинов, который бросил на щит слишком большой шмат мяса.—Я же предупреждал, что ломти должны быть как можно тоньше!

А то вы мне после весь бор загадите или того хуже… — от Кури не с кем будет отбиваться!

Молодой воин, насупившись, стал молча нарезать мясо.

— Вдоль волокон потребно! — добавил Святослав и, подойдя к Святогору, почти прозрачными ломтиками искусно и быстро нарезал мясо.

Скоро перед греческой красавицей лежало на протянутом широком клинке аппетитно шипящее хорошо прожаренное мясо. Воины привычно следовали примеру своего вождя, разве что далеко не каждый имел возможность разделить сытный ужин со столь прелестным созданием.

Строганина от князя Святослава

ВЫПЬЕМ ЗА ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ!

Дотянувшись до своей котомки, Греческая Монахиня извлекла небольшой алебастровый прямоугольник. Князь переложил кусочки мяса на протянутый неведомый для него предмет и спросил с удивлением:

— Что это?

— У нас это называется салфетка,— кротко ответила гречанка.

— Сколько ж их у тебя в суме?! — недоумевал Святослав.

— Только пара. Такую салфетку очищают огнем — и она опять как новая! Хочешь? — и девушка предложила ему вторую.

— Вещь забавная, но бесполезная,— пожал плечами Святослав и впился зубами в тонкий кусок мяса, поддетый со щита длинным лезвием.

Гречанка, отщипнув от аппетитного кусочка, смотрела на Святослава с нескрываемым восхищением. Ни один мужчина, с которым ее сводила судьба, не вел себя так естественно. Никто до этого не относился к ней с таким простодушным обожанием. Ее не оставляло ощущение благодарного покоя.

Соседи рядом, выгребя немного углей, нанизывали кусочки мяса, замаринованные в перестоявшем болгарском вине, на свои длинные ножи или на предварительно обструганные свежие ветки, которые устанавливались меж двух рогаток.

— Не забывайте вином поливать, дабы не иссушить, и следите, чтоб огонь не играл! — зычно крикнул Святослав.

Он подошел к ратникам, выбрал несколько румяных кусочков и, положив их на салфетку, преподнес гречанке…

Шашлык "Пьяный"

У более древнего "пьяного" шашлыка есть существенное отличие от модернизированного собрата на уксусе: в маринад на основе белого вина ни в коем случае не нужно добавлять лук, поскольку его достаточно резкий вкус "убьет" неповторимый винный оттенок. Точно такую же осторожность следует соблюдать и со специями: широко продающиеся и рекламируемые сегодня смеси пряностей для шашлыка в этот древний вариант можно добавить лишь самую малость, а лучше не вводить вообще. Затем нанизать на шампуры, чередуя с нарезанными кружками луком и помидорами, и положить шампуры на мангал или в рогатки над тлеющими углями. Во время приготовления рекомендуется поливать шашлык оставшимся маринадом либо сухим белым вином.

…Когда середину большого щита наполнил расплавленный жир и сок животных, россы использовали его в качестве общего котла: бросали туда остатки мяса и жира, прокаливали это, дождавшись сухого потрескивания, после насыпали туда сырой крупы и ароматных порошочков болгарских, поверх, не смешивая, налили небольшую толику воды. Святослав уловил взгляд гречанки:

— Мудрость эту я перенял, когда козар воевал. Я ведь ко всему еще и царь Тмутараканский!..

Плов по-русски

— А почему ты сам для себя пищу готовишь? — спросила гречанка. — Боишься—отравят?

— Это глупо,— засмеялся князь,— поскольку не стану рабом ему в жизни вечной! Злодею проще заколоть меня со спины в сече либо во сне. Но я всенощно жду сего!..

— В истории Эллады также был полубог-герой именем Ахиллес, который готовил себе пищу сам. По описанию, он очень похож на вас: светлокудрый и синеглазый.

— Ахилл?—переспросил Святослав.—Как же, ведаю! Он же из скифов. Родом из Мирмикиона, что на озере Миотис. Сородичи его за необузданный нрав, жестокость и гордость изгнали. Говорят, пришлось ему переселиться в Фессалию.

— "Ты любишь всегда распрю, ссоры и драки…"—нараспев произнесла Греческая Монахиня строку из "Илиады",— так упрекал его царь Агамемнон.

— За князя, его славу и благость в жизни нынешней и вечной! — прогремела здравица и эхом прокатилась по буковой роще.

Святослав встал и молвил:

— Негоже здравицу мою пить из шеломов! Аль мы не заслужили? Несите сюда кубки и чаши греческие!

Из злата-серебра, данного Цимисхием в откуп, дружинники выбрали все, во что можно было влить мед. После нескольких здравиц воины захмелели и стали со смехом вспоминать

былые сечи и случаи затейные. Прозвучал сказ и про ту потеху, когда византийский магистр Иоанн, нализавшись браги, вырядился императором и, хмельной, пал с коня,— русичи же,

приняв непотребника сего за Цимисхия, отрубили ему голову и на пике казали грекам, почитая битву выигранной…

Пображив еще немного, Святослав склонился к уху красавицы, опаляя дыханием, что-то нежно прошептал, и они удалились в тень векового дуба, где ожидало привычное князю

войлочное ложе. Сладострастные стоны гречанки, достигающие ушей бражников, вызывали дружное одобрительное мычание, тихие завистливые смешки и смачное покрякивание…

НЕ ХОЧУ ТЕБЯ ТЕРЯТЬ…

В наступившей через некоторое время тишине гречанка спросила:

— А мог бы ты, князь, взять меня в жены? Ведь властитель россов может иметь их, сколько пожелает…

— Возьму,— ответил Святослав,— но прежде ты должна принять нашу веру и обычаи наши блюсти. По смерти моей мечу и огню предается все, без чего я не смогу жить в мире ином: ладья, скот, рабы… Возлюбленная жена моя сама избирает участь свою: если прилепилась ты сердцем ко мне, то пожелаешь уйти со мною и жить вечно в мире лучшем. Но прежде, пока станут шить мне новую одежду, десять дней ты будешь прощаться с миром этим, в непрерывном веселии проводя время: надев лучшие одежды и увесившись серьгами, бусами, обручами ножными и ручными, ты будешь пить сладкие меды и вина, петь и плясать. Две рабыни неотлучно будут при тебе, чтобы омывать твое тело и расчесывать волосы…

— У христиан принято рыдать по умершему — не веселиться,— заметила гречанка. — И одежды носить — траурные. Но ради тебя могу исполнить ваш обычай.

— Почто слезами сердце источать, ежели я в лучший мир уйду?! — удивился Святослав.— А тебя и в нашем за те десять дней многие радости ждут. Так, в последний, напоит тебя медом допьяна старуха, кою именуем Ангелом Смерти, и тогда придет и возляжет к тебе друг или родственник мой, сказавши: "если б ты не сделала сего, кто бы посетил тебя?" После, заглядывая в колодец трижды, увидишь сначала отца и мать своих, после — остальных тебе милых, кто живет уже в мире ином, а на третий раз — меня. Тогда призову тебя!

Не раз и не два желала прервать его речь красавица, недоумение с негодованием поочередно вспыхивали на лице ее, тускло освещаемом отблесками погасавших углей и далеким холодным светом луны:

— Быть с другом твоим, с другим — это ли не кощунство?!—воскликнула, наконец, девушка.—Когда дух твой еще витает здесь, на земле… Сам подумай! Прости, княже,

но иные из верований ваших полны заблуждений, противных самой природе человеческой.

Святослав приподнялся на локте, изумленный не менее ее, даже голос его с ласкового шепота сорвался на грозный рык:

— Другие жены мои до конца дней своих не прикоснутся к мужчине и к меду, не смогут петь и плясать!

— Верно: для любящего сердца и солнце без возлюбленного черно будет!

Святослав хмыкнул.

— Не понимаешь,— расстроенно протянула гречанка, впервые на собственном опыте познавая вечную пропасть между эллином и варваром — пропасть, перед которой смешно и жалко выглядит даже это нежное прикосновение теплой ладони и надежная твердь плеча под ее щекой.

— Да кто ж, скажи на милость, согласится приять столь жестокую кончину, не будучи во хмелю и в сладострастии? — продолжал Святослав. — Так у жены остаются хотя б эти последние радостные дни…

— Значит, ты тоже не веришь, что там…— вдруг осенило ее.

— Есть ли иная жизнь? Нет? Я страшусь помышлять о сем,— едва слышно уронил князь.

И тогда юная просвещенная красавица поняла, что роднит ее душу с необузданной и дикой душою варвара: сомнение, вечный вызов небесам, свойственный лишь натурам одухотворенным… Только русский князь выражает свое сомнение в бесчисленных и порою бессмысленных завоеваниях, а она, робкая дева,— в долгих ночных бдениях и раздумьях

над книгами, средоточием мудрости земной и небесной.

— Меня сожгут вместе с тобой живою?..

…Мы не рискнем предположить, что ответил ей князь Святослав, но историк русский Н. М. Карамзин в примечаниях к "Истории государства Российского" передает рассказ Ахмета, сына Фоцлана, посланного калифом Муктедиром из Багдада, о ритуальном умерщвлении жены княжьей так:

"…Но старуха велела ей скорее выпить меду и войти в комнату, где лежал господин ее. Девка переменилась в лице и не хотела идти туда, засунув голову между комнатою и ладьею. Старуха схватила ее за голову, втащила в комнату и сама вошла с нею. Тут мужчины начали бить палицами в щиты, чтобы другие девки не слыхали ее крика и устрашились бы также умереть некогда вместе с их господами. После того вошли в комнату шесть мужчин для совокупления с нею…Наконец положили девку подле умершего господина. Двое взяли ее за ноги, двое за руки, а старуха, Ангел Смерти, надела ей петлю на шею и подала веревку двум остальным мужчинам, чтобы тянули за оную; взяла широкий нож и, вонзив его в бока между ребрами, извлекла оный; а мужчины тянули за веревку, пока девка испустила дух…"

БОРЬБА С ГОЛОДОМ

Тянулись дни и недели, а подмога из Киева все не приходила. Хотя Святослав неоднократно слал гонцов—и водою и пешими. Возможно ли, что посланцы на воде попадали в руки печенегов и скончали дни свои от их стрел или в рабстве, а пешие составляли в лесах добычу диких зверей? Да, возможно. Но углубление в исторические дебри, пристальное изучение различных источников заставляет нас предполагать, что Святослав, раздав своим сыновьям уделы (Ярополку—Киев, Олегу—земли древлян, а Владимиру— Новгород), себе оставив лишь Болгарию и теперь потеряв ее, оказался не только никому не нужен, но даже опасен.

Родственные же чувства у Рюриковичей, учитывая последующее братоубийство, были сродни волчьим.

Наконец, на совете воинском было принято решение дождаться половодья Днепра, когда пороги станут проходимы для стругов и сильный ветер подует со стороны моря.

Оба эти фактора плюс неожиданность маневра теоретически давали шанс настолько быстро проскочить печенегов, что ратное дело ограничивалось несколькими убитыми и ранеными гребцами, которых кочевники смогли бы подстрелить с берега. А тем временем припасы подходили к концу. Князь приказал брать "останки былого роскошества"—свиные, телячьи, конские головы, а также гольё, и варить до тех пор, пока мясо не отойдет от кости. Воины,

которые прошли со Святославом не один поход, смачно покрякивая, бормотали молодым ратникам, с опаской поглядывающим на мутное варево: "Не чурайся! Как мясо от костей отрянет, в остудень загустеет, да сдобрить хренком—тебя за уши от сей лакомости не оттянешь, а оторвутся—тоже в холодец пойдут!"

Студень мясной древнерусский

В холодное время и для простуженных очень полезен восточный вариант студня, называемый хаш: это—мелко порезанное мясо, залитое бульоном, но в горячем виде. Такое кушанье тоже всегда уплетается с восторгом и за обе щеки!..

РАБЫ—НЕ МЫ?

Не дождавшись подмоги, князь решился воспользоваться попутным ветром и начавшимся половодьем, чтобы пробиться через засаду Кури своими силами. Часть дружины он отправил по берегу, чтобы не дать печенегам возможности обстреливать струги. Ладьи выстроил цепочкой и головной правил сам. Замыкающей шла ладья воеводы Свенельда, которому князь доверил Греческую Монахиню.

У порогов напали печенеги. Описания этой сечи нет ни у одного летописца. Известно лишь, что Куря умертвил всех, флот пожег. А из черепа Святослава сделал себе чашу для питья и украсил ее надписью по-гречески: "Пойдешь за чужим—свое утратишь!" Древний летописец Нестор подвергает сей факт заслуженному сомнению, утверждая, что все печенеги во главе с Курей были неграмотны. По логическому же разумению, надпись, скорее всего, была: ведь Куря делал ее не для кочевников, а дабы устрашать послов иноземных и славу себе присвоить победителя "Александра Скифского". Кроме того, печенеги не менее, а, может

быть, и более россов общались с византийцами, нередко брали в плен искусных мастеров и даже монахов. Таким образом, получается, что и великий князь печенежский теоретически мог ведать азы грамоты греческой, а если даже и не пожелал себя утруждать учением, то под рукой всегда имелись люди, способные воплотить его замысел…

Далее Н. М. Карамзин пишет, что до Киева пробилась лишь малая часть дружины воеводы Свенельда вместе с Греческой Монахиней. О том, прибыли они в ладье или пешими, умалчивается. Но после мы находим факт, который, похоже, объясняет все. Сын Святослава — Олег, пока Свенельд воевал с великим князем Болгарию, почел нужным умертвить единственного сына отважного воеводы. По традициям язычников, кровник обязан извести весь род супротивника, но непременно — начиная с прямого убийцы.

До осуществления мести "кровнику подобает беречь живот свой, дабы не унести позор свой в другую жизнь…" Вот почему Свенельд не стал биться за жизнь Святославову, а, скорее всего,— либо отстал и пешим, скрываясь в лесах, обошел печенегов, либо переждал сечу и, когда кочевники, разделив добычу, ушли в степь, спокойно миновал пороги на ладье. Далее, следуя инстинкту кровной мести, Свенельд вошел в доверие к Ярополку, старшему сыну Святослава, князю Киевскому, предоставив ему, как бы дар от отца, Монахиню Греческую. Вскоре новоявленный друг подговорил Ярополка пойти войной на брата своего—правителя древлян, Олега. А умертвив оного, и на другого—незаконнорожденного Владимира, княжащего в Новгороде.

Итогом братоубийственной междоусобицы стало воцарение сына ключницы Владимира над Всею Русью. Осознав, что языческая Русь никогда не простит братоубийства незаконнорожденному наследнику, новый великий князь "огнем и мечом крестил Русь", чтобы заповедями укротить и смирить дикий и непреклонный скифский норов, за что мы и доныне искренне ему благодарны и называем нежно "Владимир Красное Солнышко". А его мотивы обсуждаются ныне лишь в узкой сфере профессиональных историков…

Однако справедливости ради следует, разумеется, привести здесь мнение, высказанное Н. М. Карамзиным в его "Истории государства Российского" (том I): убив всех своих

братьев, Владимир во искупление "изваял" огромный болван Перуна с серебряной головой, после чего провел среди запуганных граждан так называемую децимацию, но, в отличие от римлян, которые выстраивали людей в шеренгу и убивали каждого десятого, в жертву Перуну отправлялись лишь те из россов, на кого якобы указал жребий. Понятно, что это были—прежде всего, не угодившие светлым княжеским очам. Анализируя нашу историю, сей факт может быть назван первой "чисткой" первого ярковыраженного российского диктатора. Карамзин утверждает, что Владимиру некого было бояться,—жестокие и, прямо скажем, подлые действия его потрясли народ, вызвав столь привычное русскому мировоззрению отношение "ничего не знаю—моя хата с краю!", а креститься великий князь задумал лишь для удовлетворения обостренного честолюбия—среди нескольких десятков жен и сотен наложниц ему не хватало лишь византийской принцессы Анны. Ее-то и выменял он на Крещение Всея Руси, на русское войско в качестве подпорки к шатающемуся трону византийского императора Константина и мятежный Херсонес. Интересно, что после принудительного Крещения россияне без специального к тому побуждения свергли Перуна, изрядно всыпав ни в чем не повинному болвану плетьми, привязали его к хвостам коней и, дотащив до Днепра, спустили на воду… Вкупе с давно уже ставшим притчею во языцех общероссийским долготерпением по отношению к различным тиранам, на протяжении всей нашей истории неоднократно проводившим геноцид собственного народа, разве этот

поступок россов не находит множество себе аналогов как в далеком, так и в совсем недавнем прошлом?.. Интересно, что, в отличие от Святослава, который на роздыхе не жалел для своей дружины и для гостей нератных крепких медов и сладких вин, Владимир после Крещения угощал народ всего лишь квасом. К этому великому событию относится и первое упоминание в русской истории о дивном национальном напитке, незаслуженно вытесненном сегодня всякими химизованными "газводами".

Но вернемся к тем временам, когда россияне сознавали себя еще дикими и вольными язычниками, когда рабство на земле нашей было невозможно в принципе—хотя бы по причине печально известного обычая кровной мести. Как видим, воевода Свенельд почти довел до логического завершения безумную идею своей мести, оставив жить лишь незаконнорожденного сына Ольгиной ключницы—Владимира. Отношения великого князя с воеводой покрыты мраком веков, однако напрашивается мнение, что не Свенельд пощадил незаконнорожденного, а тот не дал возможности себя убить!.. Тем более, что с воцарением на Российском престоле Владимира следы Свенельда в истории теряются…

Чтобы не заканчивать на столь мрачной ноте, приведем еще один забавный факт тех далеких времен: просвещенные и прекрасные гречанки, оказывается, ценились у варваров настолько высоко, что Владимир, имевший около восьми_ сот наложниц в разных городах, все же удосужился разглядеть меж ними Греческую Монахиню, беременную жену убиенного им брата. Он забрал ее себе, а рожденного впоследствии мальчика по имени Святополк усыновил и даже удостоил княжеского удела—города Турова, находящегося в Минской губернии и названного так по имени варяга Тура.

Медовуха "Забава"

Мед изюмный

Квас хлебный суточный

Квас "Ратобор"